Алексей Пищулин: … чтобы за модным видеорядом не сквозил инфернальный вакуум…
Работать на телевидении можно, не «выключая мозги», а напротив, находя им наилучшее применение. Документалистика — оазис в современном медиамире, один из способов разговора с умным зрителем. Так смотрит на этот жанр московский режиссёр Алексей Пищулин, гостивший в Архангельске. Автор исторического цикла «Династия» размышляет о будущем документального кино, об артхаусе, о воздействии зримой гармонии на человека и вспоминает эпоху великих рассказчиков.
Людмила Селиванова: Алексей Юрьевич, вы приехали в Архангельск по приглашению митрополита Даниила. Раскройте секрет, для чего?
Алексей Пищулин: Я всегда испытывал большой интерес к Архангельску. Наверное, корни этого интереса – в творчестве Бориса Шергина, известного русского сказителя. Он создал былинный образ вашего края, собрал северные сказы и предания об архангельских мореходах. Его тексты окружены особым, каким-то серебряным, северным светом, пронизаны любовью к Белому морю, они сильно подействовали на меня с первого же знакомства. С его лёгкой руки само слово «Архангельск» для меня окружено ореолом необыкновенным. Удивительно: я никогда здесь не бывал, но этот город всегда в моей жизни присутствовал. Можно сказать, что я давно ждал приглашения, которое вот теперь получил от владыки, — приехать, чтобы снять документальный фильм об истории и жизни Архангельской митрополии. И вот я здесь.
Убожество в пространстве древнего города
Алексей Пищулин: В моем воображении рисовалась, в первую очередь, какая-то особенная набережная. Казалось, что здесь должно быть много уцелевших деревянных жилых домов и древних храмов. Но, как я вижу, город сильно пострадал от рук вандалов, которые его разрушали в разные годы.
К сожалению, в советской архитектуре возобладала идея строить унифицированное серийное жильё. В идеале архитектор должен понимать, что дом, который он собирается построить, должен быть связан с этой землёй. Надо вписываться в местность, ощущать традицию. Но не только советские руководители разрушали и оскверняли эту землю, поработав над обликом города: уже в наши дни на улицах появляются, как грибы, гранёные пластмассовые уродцы, совершенно равнодушные к пейзажу, к истории места. Это очень обидно. Казалось бы: получил заказ на постройку торгового центра – так потрать немного своей квалификации на то, чтобы воплотить его не в марсианском стиле, не в марсианской традиции… Но перед нами вырастают сооружения без масштаба, без отличительных черт — коробочки, какие рисуют дети, ещё не освоившие законов ритма и пространства. Квадратик, на нём треугольник. И это убожество мы видим реализованным в конкретном пространстве древнего города. Это досадно.
И всё же здесь по-прежнему ощутимо присутствие великих водных пространств: устья Северной Двины, близкого побережья Северного моря. И очень хороши, и живописны окрестности Архангельска.
Людмила Селиванова: Вы уже что-то наметили для будущего сценария?
Алексей Пищулин: В первой части мне хотелось бы рассказать о древности Архангельской земли, о её географии, геологии, природе. Затем мне хотелось бы поговорить об Архангельске «при царях», как они способствовали развитию края. Ведь и с появлением Петербурга город не утратил своего значения для Российской Империи. Неслучайно в начале XX столетия интервенция происходила через Архангельск, а в годы Второй мировой именно сюда прибывала помощь союзников.
Особая тема – невероятные испытания, которые выпали северянам после революции. Какие зверства обрушились на обитателей города, просто честных, достойных людей, на духовенство, монашество, на интеллигенцию, офицерство! Архангельск не в меньшей степени пропитан кровью, чем всем известные Соловки или Колыма. И об этом надо рассказать современным беззаботным гражданам. Так же, как о тех, кто предпринимает усилия, чтобы вернуть в эти края жизнь. Не для того была длинная и славная история Архангельска, чтобы сегодня здесь остались жить только те, кому уехать некуда. Об этом важно говорить, и хотелось бы средствами кино показать живущим здесь людям красоту их земли. Возможно, это кого-то подвигнет связать свои планы с городом, а не с переездом в более теплые, сытые и богатые места.
Работать, не затыкая нос
Людмила Селиванова: Освоив за 30 лет различные жанры телевидения — от музыкальных развлекательных до политических программ, в итоге выбрали документальное кино. Почему?
Алексей Пищулин: Телевидение — широкая сфера. Можно, оставаясь внутри цеха, разнообразить свой «рацион»: поработать на прямом эфире, попутно снять документальное кино, потом выпустить студийную программу. Иллюзии побуждают постоянно искать место почище. Делая программу о современной музыке, я мучился от примитивности многих моих героев. Распрощавшись с шоу-бизнесом, занялся общественно-политическим телевидением; но, пообщавшись с политиками, подумал, что попсовые музыканты хотя бы не так грешили невыносимой социальной демагогией.
А потом в какой-то момент я погрузился в документальное кино. И понял, что, оказывается, можно работать на телевидении, не затыкая нос, не «выключая мозги», как предлагал своему зрителю один из телеканалов – а, наоборот, находя им должное применение.
Документальное кино стало нишей, в которой мне наиболее комфортно. Я специализируюсь на тематике, связанной с историей, культурой, религией, и мне, к счастью, совершенно не приходится поступаться принципами, кривить душой. Оглядываясь на 40 фильмов, сделанных за последние десять лет, я с удовлетворением вижу, что ни разу не снимал то, что не люблю или что мне неинтересно.
Вот, к примеру, Александр Фёдорович Керенский. Как политик он мне крайне несимпатичен. Но, взявшись за его документальную биографию, я нашёл в Британии его внука и внучку, послушал их рассказы… Благодаря семейному взгляду на этого исторического деятеля я смог подняться над публицистической потребностью его обличать, увидел человека с совершенно уникальным набором черт характера. Да, его особенности обошлись России очень дорого. Но это не значит, что как человек он не вызывает острого интереса, а иногда даже сочувствия.
Людмила Селиванова: Увлечь современных зрителей — задача сложная. Как вы её решаете?
Алексей Пищулин: Представляю перед собой в качестве слушателя ребёнка, потому что дети – самые нетерпеливые слушатели. Я пытаюсь рассказать свою историю, как волшебную сказку, как нечто удивительное: как романы Жюля Верна, Александра Дюма. Когда жалуются на отсутствие у современной молодёжи интереса к истории, часто забывают, что в первую очередь самому нужно быть хорошим рассказчиком. Я вот, к счастью, застал эпоху великих рассказчиков. Александр Михайлович Панченко, грандиозный петербургский человек, историк, филолог, который вел цикл телевизионных программ. Я знал его лично и был тем, кто испытал на себе магию его слова. Еще Ираклий Андронников, Юрий Лотман, Паола Волкова.
Есть и некоторые нехитрые приёмы. Скажем, исторические анекдоты: они зачастую приукрашивают или искажают факты; но зритель в итоге запоминает не факты, а именно эти байки. Вот, якобы Керенский бежал из Зимнего дворца в платье медсестры. На самом деле, бежал он в костюме матроса и из Гатчинского дворца. Но в народной памяти прописалась именно версия про платье медсестры. И если мы брезгливо исключим из повествования занятные анекдоты ради «научности», корректную, но выхолощенную версию никто не захочет смотреть. Приходится рассказывать в том числе и байки со ссылкой на то, что это вымысел, но тоже полноправная часть истории, цветные картинки, иногда – довольно хулиганские.
Голод от «приколов»
Людмила Селиванова: Есть ли у документалистики будущее? Ведь молодое поколение поглощено интернетом.
Алексей Пищулин: У документального кино, как ни странно, есть свой зритель. В разные годы и на разных фестивалях я убедился, что у людей присутствует интерес и потребность увидеть на экране то, что они вживую сами вряд ли увидят. Создатель документальных лент — человек, который попал туда, куда ты не попадёшь, рассмотрел то, чего ты не рассмотришь, и обо всем тебе рассказывает. Это очень расширяет личный опыт. Интернет не решает такой задачи.
Мировая паутина – огромная кунсткамера, где в роликах показывают уродцев, монстров, фриков, чудаков. Но это не заменяет человеку нормальную пищу, так же как цукаты или солёные сухарики не отменяют первое, второе и компот. Сколько бы ни злоупотреблял человек кока-колой и чипсами, окончательно вкус к борщу и котлетам он всё же не утратил. Особенно если человек привержен «здоровой пище»! Думаю, он будет смотреть документальное кино и читать книжки, а не только пролистывать ролики в интернете. Традиция коллекционировать «приколы» рано или поздно исчерпает себя.
Работая над фильмом о тульских фермерах, я приехал к замечательному садоводу Владимиру Смоленцеву. Он в своей теплице сорвал для меня с ветки несколько помидорчиков, не имеющих идеальной геометрической формы, какую имеют красные самозванцы в супермаркете, зато напомнивших мне почти забытый запах настоящих помидоров. Это был запах из детства. При сравнении с настоящим подделки тускнеют и уже кажутся «невкусными». Надеюсь, то же самое случится и с культурой, с литературой, с изобразительным искусством… и с документальным кино!
Людмила Селиванова: Что же, на ваш взгляд, дают зрителю такие ленты?
Алексей Пищулин: Мне кажется, люди истосковались по разговору о чем-то действительно интересном и важном. «Приколы» оставляют тебя голодным, они не рождают послевкусия. Документальное кино — вариант разговора об интересном с умным собеседником. Я вырос в семье, где всегда что-то друг другу рассказывали: куда бы кто ни съездил, где бы ни побывал, с кем бы ни познакомился – об этом было принято говорить. С восхищением, с удовольствием, со вкусом.
Есть в мире культуры, которые целиком основаны на рассказывании историй. Например, всеми любимая кельтская. Мы, русские, тоже в какой-то степени цивилизация историй. В простонародье – анекдоты, частушки, байки; в храмах и монастырях – благочестивые предания, рассказы о паломничествах, о чудесах. Мне кажется, главная обязанность документалиста как раз продолжение традиции прекрасных историй. Но рассказывать надо так, чтобы они нашли своего слушателя и зрителя.
Людмила Селиванова: А по каким критериям вы отбираете истории, как появляются идеи?
Алексей Пищулин: Наверное, в основе всего воспитанное во мне родителями любопытство, интерес к жизни, причём не только к своей собственной. К тому же помогает мой профессиональный опыт в разных областях. По образованию я художник, по сфере деятельности – телевизионщик, всю жизнь увлекаюсь историей, литературой. Последние несколько лет участвую в издании музейного журнала, а музей – это собрание чудес, материальная память народа в самых разных сферах: технологии, инженерии, государственной мысли, изобразительного искусства, чего угодно. Я всегда отзываюсь на предложения чем-нибудь новеньким поинтересоваться. Вот и проект фильма об Архангельской митрополии родился из моего ненасытного любопытства.
Духовный багаж для творчества
Людмила Селиванова: В интеллектуальной среде популярен артхаус, «кино не для всех». Заслуживает ли такое искусство внимания?
Алексей Пищулин: Профессионалы часто шутят, что артхаус – это плохо и неумело снятое кино. Если не способен сделать так, чтобы у тебя камера не тряслась, чтобы диафрагма не «гуляла», чтобы цветопередача не вызывала оскомину – ну, значит, ты снимаешь артхаус… Ну, а если говорить серьёзно – хотелось бы, чтобы люди, которые стремятся в первую очередь к «самовыражению», накопили в себе то, что они собираются выражать. Главное, чтобы за эффектным косноязычием, за модным видеорядом не сквозил инфернальный вакуум.
Форма, конечно, очень важна, я сам старательно в неё «играю», но всё же любое художественное высказывание – это некое послание. Тоскливо, когда немалые человеческие и финансовые ресурсы тратятся на то, чтобы показать обставленную колышками пустоту.
Недавно я делал фильм «Вечные истории», в котором приняли участие выдающиеся московские священники о.Алексей Уминский, о. Павел Великанов и два корифея мирового кино Кшиштоф Занусси и Ираклий Квирикадзе. Площадкой для съёмок послужили Высшие курсы режиссёров и сценаристов – элитное учебное заведение, куда поступают самые умные и талантливые ребята. Мне казалось, что им будет профессионально интересно погрузиться в лучшие в мире истории — библейские. Ведь в книге под названием «Библия» собраны бессмертные сюжеты, и я предложил будущим сценаристам использовать их как модель для собственных житейских историй. К моему удивлению, оказалось, что им это совершенно неинтересно. Причем их преподавателя, замечательного сценариста Ираклия Квирикадзе и умудрённого, признанного мастера Кшиштофа Занусси эта задача увлекла, а их студентов – нет. Они предпочитают конструировать воображаемые артхаусные сюжеты из ничего, как говорится, высасывать их из пальца.
У одного из студентов Квирикадзе имелась личная драматическая история, связанная с живущим на Украине братом, с которым он потерял возможность общаться. Квирикадзе обратил его внимание, что сюжет очень напоминает историю Каина и Авеля. Но талантливый, неглупый парень ответил: «Я слишком зол, чтобы сделать свою личную историю предметом искусства». Вместо этого он предложил нашему вниманию короткометражное кино про некоего последователя греческих философов, в алкогольном бреду беседующего с Сократом…
Нужно ли это самому автору, лечит ли это его душевные раны и зачем на это смотреть мне? Может быть, в этом – моя культурная ущербность, недостаточная «продвинутость» в сложных лабиринтах современного обезбоженного сознания. Но я без особенных усилий нахожу ответ на вопрос, зачем человеку, живущему в Тульской области, смотреть про то, как в этих же краях полтора века назад выращивал свои яблоневые сады Андрей Тимофеевич Болотов. Однако не понимаю, каюсь, зачем смотреть придуманную, абсолютно нереальную историю человека, в существование которого я не верю, потому что у него нет ни одной живой черты, ни одной настоящей, непридуманной боли.
Хочется сказать: ребята, прежде чем творить и самовыражаться, наберите духовный и человеческий багаж и тогда воплощайте его посредством искусства. Вот, скажем, писатель Захар Прилепин: служил в ОМОНе, воевал в Чечне, он многодетный отец, у него есть собственная любовная история, и обо всём, что прочувствовал и пережил, он открыто пишет в прозе. Он выражает свой жизненный опыт, в котором было всякое – смешное, страшное, трагичное и очень небезразличное ему. Но я не понимаю, что выражает человек, который на протяжении 200 страниц описывает божью коровку, ползущую по подоконнику, которая затем превращается в трансформера и человеческим голосом пересказывает диалоги Платона.
Помнится, в КВН много лет назад какая-то команда сняла летящий пустой целлофановый пакет, как пародию на многозначительный артхаус. Шутка не удалась: это было слишком уж похоже на те фильмы, которые серьёзное жюри серьёзно смотрит на международных кинофестивалях. Камера трясётся, пакет кувыркается в воздухе, постоянно вываливаясь из фокуса, на плёнке царапины, — все признаки высокого киноискусства!
Вопрос ведь не в том, какими средствами пользуется художник, а в первую очередь в том, какую историю он рассказывает. Был такой советский график Виктор Вакидин. Однажды он попал в больницу с инфарктом. Рядом с его койкой, на тумбочке, горкой лежали кусочки сахара к чаю, и на крошечных листочках бумаги простым карандашом он кое-как рисовал эти кусочки. Он вложил в эти простые, неуклюжие рисунки все, что недосказал, недоделал, поскольку не был уверен, что «из переделки выйдет живой». Моя мама, державшая в руках эти рисунки, говорила, что в итоге получилось невероятно пронзительное произведение искусства.
В чем разница между кусочками больничного сахара и летящим в неизвестность целлофановым пакетом? Бог весть. В человеке есть рецепторы, которые считывают информацию, заложенную автором. Душа отнюдь не слепа; она видит, что одно – это высокое искусство, а другое – «умножение на ноль». Вот в чем проблема — не быть нулем. Накопите, ребята, богатство и выражайте его с помощью реализма, или сюрреализма, или, как хотите.
Выживание нации через красоту
Людмила Селиванова: Алексей Юрьевич, вы издаете журнал «Мир музея», который в первую очередь ориентирован на музеи малых городов. Расскажите об этом проекте.
Алексей Пищулин: Для меня этот журнал, во-первых, семейное предприятие, доставшее в наследство от умершего отца. Во-вторых, деятельность, близкая моим собственным интересам: практически все мои фильмы снимаются в том числе и в музеях. Наконец, в-третьих, журнал – живая связь с людьми, которых я безмерно уважаю, с сотрудниками больших и малых музеев. Мы бережно, с удовольствием публикуем их материалы. Предоставляем свои полосы, чтобы они услышали друг друга, чтобы знали, что где-то есть такие же энтузиасты, которые за копеечные зарплаты продолжат заниматься научной работой, принимают посетителей, рассказывают детям об истории и лучших людях России.
Я как режиссёр испытываю щемящее чувство, когда музейный сотрудник трясущимися руками показывает на камеру какой-нибудь листок из музейной витрины и говорит: «Вы представляете, что это за ценность? Это подлинное письмо Воропаева к Козихину!» … Честно говоря, ни я, ни зрители не знают, кто эти уважаемые господа. Но мы видим перед собой человека, убеждённого, что весь свет клином сошёлся на листочке, который он держит в руках. Невольно думаешь: какую же прекрасную, счастливую жизнь прожил человек в убеждении, что он поднимает свой флажок на одной из станций главной магистрали мировой культуры – хотя, быть может, на самом деле это полустанок, на который уже никогда не придёт поезд. Это – особая категория людей, с благоговением держащих в руках наше общее достояние; их верность делу – залог того, что мы не потеряем свою страну и память.
Людмила Селиванова: Вопрос, скорее, как к художнику: яркие, зрелищные вещи, антураж способны менять внутренний мир? Говорят, внутреннее состояние человека определяет то, как он видит внешнее. Но существует ведь и обратная связь.
Алексей Пищулин: Да, на человека сильно воздействует зримая гармония. К несчастью, современный облик большинства наших городов сложился как уродливая среда. Вот, мы задаёмся риторическими вопросами: «Почему дети не слушают родителей, почему негодяи грабят пенсионеров и воруют военные ордена?» Мы готовы искать ответы где угодно, но не видим их вокруг себя. Человек, который живёт в свинстве, который выходит из грязного подъезда на безобразную улицу, который на каждом шагу видит и слышит гнусную рекламу – с чего ему быть милым, хорошим, почему он должен совершать добрые поступки? Он не может, он весь осквернён, загажен.
Красивая среда формирует людей, способных на красивые поступки. Русские люди всегда без лени трудились над благолепием своих храмов. Напряжением народных сил построены Московский кремль, Троице-Сергиева лавра, но не только эти символы веры и власти – прекрасными были здания торговых рядов, мосты, даже пожарные каланчи. Прекрасное обеспечивало выживание нации, обречённой постоянно воевать и бедствовать. Когда я снимал фильм о Новоспасском монастыре в Москве, один историк архитектуры предложил неожиданный ответ на вопрос: «Почему в 1930-е годы вдруг, как по волшебству, прекратилось разрушение храмов?» Он сказал: «Дело шло к войне, и Сталин понял, что, если продолжать в том же духе, никому не захочется умирать за эту обезображенную землю». Чтобы люди защищали свою территорию, на ней должна жить красота.
Русский человек к этому предрасположен: несмотря на бедность, он всегда стремился украсить своё жилье, сделать свой «красный угол». Посмотрите, сколько вкладывалось старания, вкуса в оконные наличники, в ткани, в предметы быта. Зачем эти «заморочки», узоры и «петухи»? Зачем усталому, тяжело работающему человеку за столом ложка с изображением птички? Не проще ли кое-как набить утробу «и на перины пуховые в тяжёлом завалиться сне»? Нет, он твёрдо знал, что красота его утешит, вернёт силы, а сила надоумит и с ближними поступать как человек, а не как голодное животное.
Любой человек, привносящий в мир красоту, обеспечивает и самому себе человеческое отношение со стороны своего племени. Если будем окружать детей чем-то красивым, а не уродливым, не выморочным «артхаусом» – то и сами сможем рассчитывать на понимание и добро.
Беседовала Людмила Селиванова
Источник: «Вестник Архангельской митрополии», №2/2017
Оставить обратную связь по данному материалу можно в соответствующем разделе сайта.
